Стэнфордский тюремный эксперимент — 5

Обезличенность

…Условия, которые снижают чувство собственной уникальности человека и лишают его индивидуальности, порождают антисоциальное поведение, например агрессию, вандализм, воровство, мошенничество, грубость, а также равнодушие к другим людям… И наоборот, просоциальному поведению способствуют такие факторы среды или межличностные условия, которые усиливают у человека чувство социального признания и самоидентичности. В ответ на ощущение, что тебя никто не знает и знать не хочет, возникает нежелание замечать других людей или заботиться о них. Золотое правило «поступать с другими так, как хочешь, чтобы они поступали с тобой» тускнеет по мере того, как обезличенность уничтожает мотивационную основу контроля над своим социальным поведением.

В тюрьмах предусмотрены специальные меры для достижения максимума обезличенности. Это обязательное ношение форменной одежды, по которой можно отличить заключенных от надзирателей. Фамилии могут быть заменены номерами, которые, с административной точки зрения, становятся важнее имен. Индивидуальные особенности стираются посредством бритья голов у новых заключенных, обязательной для заключенных и надзирателей стандартной длины волос, стандартной пищи (в стандартных мисках и кружках), которую едят стандартными столовыми приборами в установленное время. Потеря индивидуальности усиливается за счет ограничения количества личных вещей и деталей личного характера в камере, а также путем неожиданных обысков заключенных и их камер.

В окружающей их со всех сторон обезличенной среде у заключенных возникает потребность в индивидуальности, которая вынуждает их делить свой мир на «мое» и «не мое». Поскольку у них такая маленькая личная территория, то ее приходится защищать (часто ценой своей жизни), если они вообще хотят иметь хоть какую-нибудь ситуационную идентичность. Для заключенного кусок мыла, полотенце или карандаш становятся драгоценным имуществом, за которое он готов драться, если на него кто-нибудь посягнет. Это его вещи — а в мире, где ему почти ничего не принадлежит, все свое надо защищать. Этой же потребностью объясняются ссоры, которые часто возникают в психиатрических больницах из-за того, что один пациент сел или облокотился на кровать другого пациента. Когда твоей территорией является только твоя кровать, то, несмотря на то, что она похожа на все остальные кровати в палате, она не такая, как все другие, потому что она твоя и является физическим продолжением твоего «Я».

Материальная структура тюрьмы внушает всем, кто находится в ее стенах, прямую, непосредственную и постоянно повторяемую мысль. Это место отличается от всех других мест, где тебе приходилось жить, и от мест, где живут уважаемые, достойные доверия и нормальные люди, но разве этого же нельзя сказать о наших психиатрических больницах, домах престарелых и жилых кварталах дешевых домов для бедных? Дегуманизация тюремной среды очевидна также и в планировке помещений, которая способствует процессу обезличивания, сводя к минимуму возможность любого уединения, кроме одиночного заключения.

Коллективный прием пищи в столовой, коллективные физические упражнения во дворе или в коридорах, камеры с решетками вместо дверей или похожие на клетки для животных, которые просматриваются со всех сторон, означают, что заключенный потерял право на частную жизнь, уединение и индивидуальный подход. Заключенным приходится психологически обособляться, создавать себе личную жизнь в мечтах или фантазиях, чтобы уединиться в толпе или быть невидимыми, несмотря на постоянное наблюдение за ними стражников и других заключенных. В нашей имитированной тюрьме некоторые заключенные нарушали правила специально для того, чтобы их посадили в одиночку, то есть в карцер, который они считали спасительным местом покоя и уединения.

Длинные коридоры, голые камеры и серые стены обеспечивают минимум разнообразия сенсорной информации и способствуют притуплению чувств, как и монотонность ежедневного режима приема пищи, работы, отдыха и всего остального, когда человек является как бы деталью технологического процесса.

Тюрьмы, как и другие общественные институты, способствуют обезличиванию также путем лишения человека возможности выбора и подавления проявлений эмоций. Человеческий потенциал может быть раскрыт только тогда, когда индивидуумы могут свободно выбирать. Мужчины и женщины могут свободно управлять своими судьбами и не попадать под контроль других именно потому, что они способны производить выбор … «Индивидуальная воля» и «свобода выбора» угрожают тюремной атмосфере, поэтому эти понятия переопределяют и подменяют «своеволием», «упрямством» и «революционным обструкционизмом».

Лишить человека свободы выбора — значит разрушить основной ингредиент человеческой природы. Это наиболее деструктивный фактор тюремной дегуманизации. Когда отрицание возможности выбора имеет место во всей среде, действующие лица становятся «подопытными животными», а индивиды лишь пассивно обрабатывают поступающую из внешней среды информацию. Такие люди теряют способность к самоуправлению, а также когнитивную способность изменять последствия воздействия враждебных внешних сил. Систематически лишая узников возможности даже самого мелкого выбора, тюрьма опошляет и делает бессмысленной их жизнь. Это завершающий акт дегуманизации. «Нищие не могут выбирать» — напоминаем мы бедным — и всем остальным, кого тоже заключили в тюрьму.

Когда люди теряют возможность переживать эмоции или обедняется их эмоциональная экспрессия, это считается признаком серьезных психологических нарушений, например, при аутизме или шизофрении. При отсутствии эмоций нет основы для эмпатии, для привязанности к другим, для любви, заботы, для боязни последствий для себя, которые вытекают из собственных действий. Человек без эмоций становится роботом, автоматом, животным и самым опасным потенциальным врагом человечества. Вместо того, чтобы способствовать более полному и нормальному выражению эмоций заключенных, тюрьма выполняет прямо противоположную функцию, создавая условия, в которых эмоции искажаются, сдерживаются и подавляются. В обстановке тюремного заключения эмоции надо сдерживать, поскольку они представляют собой спонтанные, импульсивные, часто непредсказуемые индивидуальные реакции. В организациях, задачей которых является управление индивидами с девиантным поведением, такая эмоциональная экспрессия рассматривается как источник потенциальной опасности и должна находиться под контролем.

Мы должны, в конце концов, признать, что состояние обезличенности возникает не только в тюрьме и прочих местах, куда люди попадают не по своей воле. Когда окружающая среда воспринимается людьми как враждебная, люди сами стремятся к защитному камуфляжу анонимности. Поэтому мы можем судить о гуманности среды также и по количеству социальных индикаторов, указывающих, на то, что люди предпочитают анонимность. По мере того, как растет преступность, поступают оскорбительные телефонные звонки, убийства становятся обычными, а выдающихся людей похищают ради получения выкупа, граждане хотят раствориться в толпе, быть фоном, а не фигурой. Они изымают свои имена из телефонных книг, а адреса — из официальных картотек. Люди также стараются жить и одеваться таким образом, чтобы не привлекать к себе чрезмерного внимания — то есть вообще не иметь стиля жизни.

Ученый, занимающийся прикладными социальными науками, должен проявлять особое внимание к состояниям анонимности, которая делает всех нас потенциальными вандалами и убийцами или хамелеонами и ничтожествами.

«Если вы будете выполнять все эти правила… то мы с вами отлично поладим». Если же не будете, то в последнем правиле всегда сказано, как вы будете наказаны. Мы знаем, что правила являются главной основой всех институциональных подходов к управлению людьми. Организации отличаются только по количеству установленных в них правил и по степени их явности и подробности, но организаций без правил не бывает. Правила налагают на межличностные отношения безличную внешнюю структуру. Они устраняют из социального взаимодействия неопределенность. Они делают человеческое поведение более предсказуемым путем снижения числа идиосинкразических реакций и индивидуализированных интерпретаций того, как следует себя вести. Правила устраняют потребность в личных объяснениях или оправданиях любого желаемого образа действий. Достаточно одного того, что так полагается «по правилам».

В институциональной обстановке количество правил быстро растет. Они начинают жить своей собственной жизнью, их продолжают подкреплять даже после того, как они устаревают, и те, кто обеспечивает их соблюдение, уже не могут вспомнить их первоначальной цели. Принудительные правила автоматически навязывают людям властные отношения: кто-то должен обладать властью для их проведения в жизнь, а кто-то должен им подчиняться. Те, кто подчиняется, часто начинают ожидать, что управляемая правилами среда создаст определенный порядок, и даже уважают его.

В ответ на мой вопрос о том, какими характеристиками обладают хорошие надзиратели, многие заключенные, с которыми я переписываюсь, отвечали, что это люди, которые придерживаются инструкции, справедливы и являются настоящими профессионалами, потому что не делают ни для кого исключений. С точки зрения заключенных, на такого человека можно положиться и его поведение предсказуемо, потому что он тоже подчиняется правилам.

Одним из незамеченных психологами аспектов тюремного (и обычного повседневного) управления с помощью принудительных правил являются последствия подчинения правилам и их нарушения. Поскольку правила — это формулировки, описывающие ожидаемое поведение или нормы стандартного поведения, подчиняясь правилам, человек просто делает то, что от него ожидают, — и его поведение остается незамеченным. Таким образом, складывается парадоксальная ситуация — чем больше существует правил, определяющих поведение, и чем точнее человек выполняет все правила, тем реже случаи, когда он получает положительное подкрепление.

Поскольку от людей ожидают соблюдения правил, то оно не вознаграждается. Однако нарушение правил всегда бывает замечено и сопровождается наказанием. На самом деле единственный надежный способ проверить строгость контроля за соблюдением правил в новой ситуации — это нарушить правило и посмотреть, последует ли за этим наказание. Суровость наказания зависит от институциональных санкций, от индивидуальных предпочтений агента, осуществляющего контроль, и от того, насколько дегуманизированно воспринимается объект наказания. Таким образом, существование множества явных принудительных правил снижает вероятность модификации поведения с помощью подкрепления, в то же самое время, повышая вероятность использования методов наказания.

И последнее, что мне хотелось бы сказать о правилах, — они с удивительным коварством настолько глубоко укореняются в нашем социальном программировании, что в течение всей жизни продолжают влиять на наше поведение в ситуациях, которые лишь отдаленно напоминают исходную. В некоторых случаях соблюдение правила может даже оказаться контрпродуктивным или антисоциальным, потому что внимание будет приковано к тем аспектам ситуации, которые связаны с соблюдением правила, а принципиальный характер ситуации будет недопонят.

… Когда ученые, занимающиеся прикладными социальными науками, указывают на мощные силы, которые в определенных ситуациях могут разрушить личность, наши представления о характере и идентичности и даже моральные ценности, они должны также признать наличие предварительной социальной подготовки, с помощью которой культуры наделяют властью символы, устанавливают созданные из ничего, но обусловленные стимулы и связывают поведение произвольными правилами.